Я дружу с Евгением Богдановым более двадцати лет, и для меня это счастливейшие часы, когда в его квартире на Таганке мы говорим о литературе. Одни критики считают, что Богданов продолжает традиции Бунина, другие - Чехова. А когда я его спросил: «Женя, что такое жизнь?», то он негромко и просто ответил: «Сопротивление».
  И это, конечно так, потому что та жизнь, которую ведет в литературе этот мастер – именно и есть сопротивление: нелитературе, телеразврату, бездарности, детективации читательского сознания, потому что нежное русское слово в неповторимой прозе Богданова совершает сопротивленческую, удерживающую работу, и веришь, чувствуешь, доподлинно знаешь, что пытающаяся забить настоящее энергия бездарности все равно рассеется «аки дым».
Александр Поляков,
главный редактор «Люберецкой газеты»



С киноартистом Михаилом Казаковым



С поэтом Николаем Доризо

Из интервью писателя Евгения Богданова газете:

  Прозаик Евгений Богданов – серьезное и противоречивое явление. Уже около 30 лет он пишет крепко скроенную мужскую прозу. Максимально открытый новому, он работает в системе традиционных русских ценностей, поэтому чувство культурного времени у него окрашено консервативно-модернистски, сродни розановскому «чувствую литературу как штаны», как что-то домашнее, уютное и родственное. Не случайно он близких по духу людей именует просто и ласково: «Володя» (о Владимире Высоцком), «Коля» (о Николае Рубцове) и т.д.
  «Две страницы я сегодня уже сделал», - без обиняков произнес встретивший меня на пороге писатель. Смачный баритон Богданова властно заполнял и без того гулкие комнаты просторной квартиры. В унисон с нажатой кнопкой диктофона хозяин щелкнул зажигалкой. И завязалась беседа…
  - Евгений Николаевич, думаю, биография любого писателя – смысловой перпендикуляр к его творчеству. Перелистывая вашу прозу, я был буквально поражен демонстративным отсутствием предисловий. Поэтому давайте, как говорится, заполнять лакуны…
  - С удовольствием… Бытовой уклад нашей семьи был связан больше с индустрией, с техникой, а не с размеренной деревенской жизнью.  Дед мой, Иван Аполлонович, работал кузнецом десятой дистанции службы пути Южно-Уральской железной дороги. Он был энергичный мастерущий человек и считался главным членом нашей семьи.
  - А кто были ваши мать и отец?
  - Отец, Николай Евгеньевич, и мать, Ольга Ивановна, были по образованию педагоги. Отец, старший лейтенант, артиллерист, погиб на войне, под Ленинградом. Нас, детей, осталось трое. Самый старший, Валентин, стал актером, сейчас он заслуженный артист Украины, живет в Севастополе; Владислав работает на нашей малой родине в Варгашах директором школы, на месте отца. Ну а я стал тем, кем являюсь.
  - Смею предположить, что до писательства вы сменили дюжину профессий…
  - С дюжину вряд ли, но впечатлений от годов юности у меня остался целый короб. С детства все считали, что из меня должен вырасти большой инженер. Но на экзаменах в МГУ я провалился, высшая математика оказалась не по зубам. Дело в том, что у меня всегда было образное, осязаемое восприятие мира. В итоге с неплохими результатами я закончил в Варгашах школу рабочей молодежи и на два года угодил в местную «районку» под названием «Маяк». Тогдашний редактор ее Иван Семенович Беляковцев предложил мне должность литсотрудника. Район компактный (30-35 км – дальняя точка), так что я брал редакционный велосипед и «накручивал» по колхозам.
  - Значит, не лисотрудник, а выездной корреспондент для заметок в 200 строк?
  - Вообще-то да. Функция была предельно проста: поехал, допросил, приукрасил. Это сейчас можно, набивши руку, не выезжая на объект, кропать заметки, справляясь обо всем по телефону и факсу. А вы представьте себе сибирский мороз минус 40 градусов и шоссе с не останавливающимися попутками. В один из таких дней мне довелось ехать в деревню 35 километров в кузове грузовика. Когда добрались, я уже ног не чувствовал. Меня сразу же оттерли, отогрели, материал я сдал в срок и даже не заболел.
  - «Завязав» с районкой, вы отправились в Москву?
  - Не сразу. По комсомольской путевке и по собственной инициативе я поехал на русский Север. В поселке Кушеват работал пионервожатым, руководителем кружков при детском доме. До сих пор вспоминаю это время как приключение и дарованный жизненный опыт. Я знал, что стану писателем, меня вдохновляла первозданная, суровая природа края, тундра, вечная мерзлота, могучее дыхание Оби.
  - Возникает ненавязчивая аналогия с Вячеславом Шишковым…
  - Благодарю. Языческий субстрат и народности Севера интересовали меня всю жизнь. И смычку русского этноса с ними как никто другой понимал Шишков, мой любимейший писатель…В своих сибирских вещах я постоянно обращался к фольклорным нетронутым пластам.
  - Когда вы начали писать серьезно и сознательно?
  - В Кушевате я писал рассказы, которые исправно публиковали тюменские газеты. Они были о гражданской войне и революции. А когда я приехал в Тюмень, мне отказывались верить, что я автор этих произведений, в «Тюменском комсомольце» думали, что рассказы шлет какой-то одинокий старичок.
  - По крайней мере ваши произведения не воспринимали как графоманию?
  - Нет, относились к ним серьезно. Я стал писать все больше и больше. Однако, в газетный штат меня не взяли, на областное радио тоже («у тебя «ррр» слишком раскатистое»). Чтобы выжить, я подался на стройку. По иронии судьбы, у начальника участка была фамилия Нищета, а у прораба – Беднота.
  - Вас этот символизм не покоробил?
  - Напротив, тут писать бы и писать! Получившееся я отсылал в Московский литературный институт, куда, собственно, и поступил в 1961 году.
  - Кто был тогдашним ректором?
  - Николай Иванович Серегин, добрый однорукий фронтовик, очень трепетно к нам относившийся.
  - Евгений Николаевич, Литинститут это, как говорится, не филфак. Объясните, как вообще можно преподавать писательское мастерство?
  - Очень простой ответ. Никто никого не учил, как надо писать. Просто все преподаватели прививали нам чувство вкуса и меры, объясняли на примерах, развивали то, что заложено в каждом студенте-литераторе.
  - Кто из будущих российских знаменитостей учился бок о бок с вами?
  - На нашем курсе крупных явлений не было. Зато на курс младше меня учился самый яркий человек нашего литинститутского поколения – Коля Рубцов. Мы были с ним в очень теплых дружеских отношениях. Он тянулся ко мне, моет, оттого, что у меня за плечами была какая-то взрослая жизнь. А у него и подавно (было с чего облысеть) – трудное сиротство, служба на флоте, в подводной лодке.
  По окончании института пути наши разошлись. Для меня началась эпоха рывка. Помимо женитьбы и заедающего быта, в период 1966-1970 годов у меня вышло два сборника рассказов «Продолжение следует» и «Доверенное лицо». А в 1975 году я стал членом Союза писателей.
  - Было ли для вас вступление в Союз писателей СССР гарантией регулярных публикаций?
  - Нет, никогда. Членство в Союзе сберегало меня от административных наездов – милиции, например. Члены творческих союзов были вне претензии органов. В противном случае могли обвинить в тунеядстве.
  - Напомните, пожалуйста, председателем СП СССР в том время был еще Федин?
  - Нет, на его месте сидел уже Георгий Мокеевич Марков.
  - Нельзя не согласиться, что писатель- это не только отшельническая замкнутость, но и живое общение. Тогда, в середине 70-х, у вас был какой-нибудь свой круг общения?
  - Нет, этого я был лишен. Сама обстановка того периода не располагала к творческому настрою. Судите сами, в одной только Москве насчитывалось около 900 прозаиков и 1100 поэтов. Всего в России было около 5 тысяч писателей. В Средней Азии доходило вообще до анекдотов. Патриарх казахской литературы Олжас Сулейменов мне пожаловался, что у них принимают в СП всякого с высшим образованием, кто смел подать соответствующее заявление.
  - И в такой атмосфере ни с кем не покорешились?
  - Все разошлись… Рубцов, вот кто бы мог понять меня тогда!
  - Кто еще из покойных или живущих писателей входит в число почитаемых вами?
  - Кроме упомянутого Шишкова, я обожаю классиков 19-го века. Не могу жить без «Капитанской дочки» Пушкина. Обожаю Лескова. Его повесть «Левша» не могу читать без слез. Вот у кого истинное понимание народного духа. Очень люблю лаконичную, емкую прозу Лермонтова.
  - А где же Толстой и Достоевский?
  - отношусь к числу тех, кто предпочитает «Войну и мир» «Преступлению и наказанию». Я, конечно, восхищаюсь и Достоевским, но не хотел бы, чтобы люди его читали. Он не оставляет людям надежды, а Толстой все-таки ее дает.
  - Евгений Николаевич, в ваших ранних произведениях силен элемент прямой народной речи. При этом вам всегда удавалось выдержать стиль , избегать сказовости, чем нередко грешили такие мастера, как Шугаев или Югов…
  - Алексей Югов – талантливейший человек. Еще в бытность мою в Литинституте , он зашел к нам, первокурсникам, и спросил: «Так, мужики, кто здесь из сибиряков?» «Я», - говорю. «А скажи-ка мне, милый, как у вас там называют уху?» Молчу, думаю. Он мне беззлобно: «Щерба, дурак». И ушел. Он был очень тонким знатоком глубинного русского языка. Мне врезалась в память его давнее напутствие: «Язык надо изучать не только по Далю, но и изнутри ремесел».
  - Кстати, как вы относитесь к словотворчеству, сращению слов на основе народного корнесловия, с чем. К примеру, экспериментировали Хлебников и Ремизов?
  - Прекрасно отношусь. Если человек начитан и знает принцип образования слов, ему это ничего не стоит. Пушкин говорил, что наша мысль также неистощима в соображении понятий, как и язык в сочетании слов.
  - Ничего другого не остается. Вряд ли в речи сибиряков, кастрированной радио и ТВ, вы слышали живой поток архаизмов.
  - Естественно. Там сейчас происходят необратимые процессы. Боюсь, лет через пять деревня будет изъясняться на пальцах. Это страшно, когда люди забывают слова.
  - В вашей повести «Дева непорочная» (1978) герой поехал собирать фольклор, а вернулся с пустыми руками…
  - Это пусть Василий Белов говорит о живости традиций. Я как реалист, как человек, исколесивший Сибирь, знаю, что ничего там уже нет. Даже старики все забыли. А то, что вспоминает Белов, так это благодаря его незаурядной этнографической подкованности. Он выдает желаемое за действительное. Мне близки другие деревенщики, например, Шукшин…
  - А люди со стороны подмечали ваше с ним сходство?
  - Лев Аннинский в одной из своих рецензий отметил, что мои рассказы застряли на полдороге от села к городу, от Шукшина к Трифонову.
  - Значит, нет будущего у деревенской прозы? Вас не пробовали относить к ней?
  - Пытались, я не помещался. Будущего деревенской прозы я не вижу. Все равно Белова и Астафьева не перепрыгнешь. Нет, пишут и пишут про каких-то старичков, которые строят себе баньку и говорят искусственным, дурацким языком. Не зная материала, не живя в нем, нельзя трогать эти темы.
  - Все на все влияет, и возраст писателя тоже не шутка. И все же, может ворваться в вашу прозу снова ворваться вечно молодой и энергичный герой.
  - Очень может быть. Я уже близок этим настроением. На днях я закончил очень светлый рассказ «Люкс-мадера-фикус» (это любимое предисловие основного персонажа). Там действуют совершенно свежие, почти шукшинские типы. Продолжает эту тему рассказ «Господин с кошкой». Несмотря не все трудности в нашей жизни, всегда найдется место светлому.
  - Современный русский писатель может выжить, оставаясь только писателем?
  - Да, но это будет очень редкий случай. Гонорары сейчас сами знаете какие. Я полностью во власти своего издателя: сколько захочет, столько и заплатит. И уж, конечно, не имеешь права, как при советской власти, пойти потребовать справедливости. Меня лично спасает только то, что работает моя жена Янина Алексеевна. Спасибо ей.
  - Спасибо и вам за интересную и содержательную беседу. Может, скажите пару слов на прощание нашим читателям?
  - Как литератор, хочу посоветовать: игнорируйте любовно-детективное «мыло», кроссворды и телесериалы, читайте больше серьезного. Не забывайте, что мы – люди великой культуры, и если мы откажемся от нее, то превратимся в роботов, какими давно стали многие люди на Западе.
13 апреля 1999 года
 Источники информации:
 ru.wikipedia.org — статья о Евгении Богданове в свободной энциклопедии «Википедия»;
 kultura.kurganobl.ru — статья о Евгении Богданове на сайте Управления культуры Курганской области;
 swriter.ru — персональная авторская страница Е.Н. Богданова на сайте Московской Городской Организации Союза писателей России;
 hudoliter.ru — книга Е.Н. Богданова «Песочные часы с боем» в электронном каталоге «Художественная литература».